"Пути – дороги Михаила Ульянова" (Частная жизнь)

«Михаил Ульянов в об­разе и в жизни»... Так назвал свою книгу, вы­пущенную издательством «Вече», писатель Сергей Марков. Он хо­рошо знал этого вели­кого актера (был его зя­тем), любимого всей страной, Героя Социа­листического труда, ла­уреата многих почетных и высоких премий, воп­лотившего в кино и на сцене незабываемые образы людей ярких, страстных, неординар­ных. Представляя книгу нашим читателям, мы публикуем отрывки из нее - фрагменты долгих бесед М.А.Ульянова с автором. Но и они по­зволяют услышать го­лос, интонации Михаи­ла Александровича, прикоснуться к богатствам его памяти...

 
В МОСКВУ с пистолетом
В августе 46-го, испросив бла­гословение у отца, приехал я на свой страх и риск из Сибири в Москву. Первым делом отпра­вился на поиски Красной пло­щади. С вокзала двинул к Крас­ным воротам, полагая, что, где ворота, там и площадь. Не то! Принялся спрашивать у прохо­жих. А они оказались бдитель­ными: тут меня и взяли. Попал я в переплет! Дело в том, что отец перед моим отъездом подарил мне трофейный чемодан. Ниче­го особенного, но - заграничный и потому подозрительный. Впрочем не в чемодане суть. С оружием меня взяли. С фронта отец привез и маленький немец­кий пистолет. Красивенький такой, аккуратненький. Я клян­чил, клянчил и выклянчил. И, как последний идиот, приехал с пистолетом в Москву.
Когда меня остановили для проверки, пистолет, аккуратно завернутый в тряпицу, лежал в чемодане. Под сушеной кар­тошкой, бельишком, рубашон­ками, парой штанов. «А это что?» - поинтересовался пат­рульный, указав на тряпицу. «Вакса», - выдавил я, ни жив ни мертв. И мне поверили!
Вот случай. Посадили б тогда, и была бы жизнь моя ой как да­лека от искусства.
 
Парни падали с неба
Известный летчик Иван Ники­тич Кожедуб рассказывал, что, когда воевал в Корее, ему трудно было вести самолет. Почему? Ведь трижды Герой Советского Союза. А потому, отвечал он на полном серьезе, что одной ру­кой штурвал держал, а другой - глаза к вискам растягивал, чтоб на узкоглазого корейца быть похожим. Веселый мужик! Я вообще заметил: отчаянным смельчакам (а они ведь и на та­ран, лоб в лоб, сколько раз шли) присущ юмор. Тем, кто не знает, напомню: в годы Второй миро­вой войны обучение молодых «сталинских соколов» проходи­ло в ускоренном режиме. Пото­му что потери на фронте среди летного состава были колоссаль­ные. Да и в учебных полетах по­саженные за штурвал без долж­ной подготовки парни падали с неба. Старший сын Хрущева из-за этого погиб, говорил мне дру­гой знаменитый ас - Александр Иванович Покрышкин. Вот на его счету было в конце войны 59 сбитых вражеских самолетов. У Кожедуба - 62. Они были масте­рами своего дела, трижды Геро­ями, немцы панически их боя­лись. Но у самих немцев были асы, сбившие по 300 и более со­ветских самолетов! И не потому, что их летчики храбрее наших. Подготовка была более основа­тельная. И кабины из брони, а не из фанеры, как у нас.
 
УЧУДИЛИ МУЖИКИ...
Мне нравятся чудики из книг и фильмов Василия Шукшина. Они настоящие, не придуман­ные писателем. Вот недавно прочел о том, как в какой-то деревне под городом Курганом два мужика пятнадцать лет строили и все-таки построили самолет. Из дерева. Это не ли­тература - жизнь. Мало того что они вырубили из дерева само­лет, вплоть до такой сложной детали, как пропеллер, - желез­ным был только мотор от мотоцикла, который тянул этот са­молет. И он у них полетел! Му­жики эти, без образования, ра­ботавшие в деревне, построили самолет! Они летают на этом самолете - не чудо ли? Падают, конечно, с неба, ломают себе кости, но - летают, летают!..
 
ЖЕНЩИНА НА ПОДОКОННИКЕ
Меня нередко спрашивают: а у вас с «зелейым змием» как складывались отношения? Всякое бывало. Одно время мы сдружились в театре - Юра Яковлев, Женя Симонов, я, другие – увлеклись этим делом. Но одни увлеклись, имея тормозную систему. А другие -таковой не имея. Считается, что алкоголизм - не дурость, а бо­лезнь. Я считаю, что это и ду­рость, и болезнь вместе. Напри­мер, Юра Яковлев всегда мог остановиться: дальше, мол, не могу и не буду. И ни за что в него нельзя "было больше за­лить, даже четвертинки. Женя Симонов тоже останавливался, когда перебирал. А у меня тор­моза отказывали. Да вообще тормозной системы не было. Продолжал, не мог остановить­ся. И тогда Алла Петровна, суп­руга, встала на подоконник на восьмом этаже, открыла окно и... И сказала: либо со мной, либо без меня.
И я бросил. Несколько лет вообще не пил. Ни грамма.
 
БЕССОННИЦА МАРШАЛА
Хоть и играл маршала Жукова, не встречал его в жизни. Мне не верят. Рассказывают, якобы сам Жуков ткнул пальцем в мою фо­тографию, когда ему предлагали актеров на выбор: «Вот этот смо­жет сыграть». Да я и не похож. Разве что под маршальской фуражкой, если ее надвинуть пони­же на лоб. И челюсть нижнюю посильней выдвинуть. Менялись времена, генсеки, я всё играл, играл Жукова... А по существу ведь роль Георгия Константино­вича Жукова еще не сыграна.
Я не характер - профиль его играю. Неизменный и неизме­няемый. Символ. Но уверен, сделают когда-нибудь о нем и настоящий фильм. Расскажут о том, как почти двадцать лет жил в опале. Как глушил себя снот­ворным, чтоб хоть немного по­спать. После второго - уже при Хрущеве - снятия с должности от него отвернулись все сорат­ники. Когда его назначили ко­мандующим Свердловским во­енным округом, - по сути, от­правили в ссылку - он спал в вагоне, боясь неожиданного ареста, и при нем был пулемет.
Он не собирался становиться зэком, он бы отстреливался, спасая свою честь. И честь тех, кто вместе с ним брал Берлин. Вот какого Жукова сыграть бы! Сыграть бы преданного всеми маршала Жукова.
 
ПРИКАЗ: СТРЕЛЯТЬ на поражение
Писатель Константин Симо­нов, кажется, рассказывал мне о Жукове. Вскоре после войны его выслали из Москвы, слиш­ком уж популярен, любим был народом. Выслали командую­щим округом в Одессу. А там преступность была страшней­шая. Грабили и убивали. И вот Георгий Константинович такой метод борьбы придумал. Отби­рали среди боевых, прошедших войну офицеров (служивших, например, в разведке) и самых красивых женщин. Выдавали им деньги на рестораны. И те, хорошо вооруженные, кутили. Ночью, когда они выходили из ресторана, их уже поджидали бандиты, и офицеры, имея лич­ный приказ командующего от­крывать огонь на поражение, открывали огонь. В сутки по пятьдесят и более бандитов от­правляли на тот свет. Так бук­вально через пару недель тихо стало в Одессе-маме.
 
ЧЕТЫРЕ УХА КИРОВА
Я играл многих номенклатур­ных вождей. Первым был, по­жалуй, Киров. Меня, еще студента, вызвал знаменитый уже режиссер Рубен Симонов. И предложил попробоваться на главную роль в спектакле «Кре­пость на Волге». Струхнул я, конечно, но согласился, разу­меется. И стал готовиться. На просмотре я вышел на сцену Вахтанговского театра, загри­мированный и одетый «под Кирова»: черные гимнастерка, галифе, сапоги... И начал иг­рать. Под конец из черной про­пасти зрительного зала побла­годарили - и отпустили.
А вскоре начались гастроли театра в Ленинграде, меня взя­ли. Волновался дико: в Ленинграде помнили, знали, любили Кирова. «Миша, - сказал мне директор нашего театра Федор Бондаренко. - Киров должен быть как настоящий. Прежде всего, надо подумать о гриме. На это я никаких денег не пожалею. Самое главное - первое впечат­ление. Ты выходишь, а по залу прокатывается: «Как похож!». Дальше уже само пойдет».
Мы отправились на «Ленфильм», к знаменитому мастеру-гримеру Горюнову... Тот посове­товал обратиться на телевидение. В день спектакля я приехал туда, надел под гимнастерку ват­ную куртку, под галифе - ватные штаны. Фигура получилась пре­забавная: надутый человек с тонкой шеей и лицом с кулачок. Начали меня «улучшать» -> из пропитанных специальным кле­ем слоев ваты наращивать мне «мясо»: скулы, щеки, лоб. В ко­нечном счете я стал похож на бурундука: круглые щечки, зап­рятанные в них глазки...
И вот мой выход на сцену. Я появляюсь - жизнерадостный такой, смеющийся заразительным, как сказано было в пьесе, смехом Сергея Мироновича. Выхожу я, хохоча, и вдруг все мои наклейки отлепляются от лица в разные стороны и встают в виде огромных ушей. Я не сразу понял, что произошло, увидел только выражение ужа­са в глазах побелевшего Бонда­ренко. А в зале секретари обко­ма, горкома... Произнеся несколько реплик, уже чувствуя неладное, я скрылся за кулиса­ми. Директор сорвал с меня все эти бурундучины. Отчего и мой следующий выход произвел эффект: вместо полнощекого несгибаемого соратника Стали­на появился голодный, с из­можденным лицом юнец...
На другой день в газете кри­тик написал, что М.Ульянову по причине его молодости еще не все удается в роли такого масштаба.
 
СКОЛЬКО БЫЛО ЛЕНИНЫХ
Я много раз играл Ленина. До абсурда все было доведено, осо­бенно в пору подготовки к юби­лейным датам в жизни вождя. Тогда наступало совершенней­шее половодье исполнителей роли Ильича. В каждом из 365 театров страны шли спектакли с Лениным. Это было неукосни­тельное требование, приказ. И 365 актеров, картавя, бегали по сценам, закрутив руки себе под мышки, наклоняя голову, лукаво прищуриваясь... Было и та­кое: актер в гриме Ленина са­дился около елки, к нему по очереди подходили девочки и мальчики и снимались рядом с «любимым дедушкой Ильичом».
 
ИСТОРИЯ С ЗОЛОТОЙ ЦЕПЬЮ
Я читал, как Горький приехал из Сорренто в Неаполь во вре­мя народного праздника Пьедигротта. В толпе его узнали, закричали: «Горки! Горки!» - стали целовать, обнимать, на руках понесли. Пришел он в отель счастливый, растроган­ный до слез, и все твердил: «Нет, что за народ, а? Замеча­тельные люди». Захотел посмот­реть на часы - а часы, золотые, с золотой цепью, свистнули. И сник великий пролетарский писатель. Вздохнул печально: «Итальянцы...»
 
ОСТАНОВИСЬ, ДЯДЯ!
- Закурить никогда не тянет? - спрашивают меня. Отвечаю: не тянет. С папиросами вот какая история была связана. Если интересно, расскажу. Педагог наш училищный Владимир Москвин, сын великого актера Ивана Михайловича Москвина, рассказывал. Приезжает в город знаменитый фокусник-иллюзионист. Заходит в табачную лав­ку. В то время, прежде чем ку­пить табак или папиросы, их можно было попробовать. Ил­люзионист попросил на пробу большие такие папиросы, назы­вались они «Пушка». Берет одну папиросу, тщательно раз­минает, зажигает спичку, пытается прикурить... Ни в какую!
Берет вторую. То же самое.
- Что же это, любезный, - об­ращается он к хозяину лавки, - у тебя за товар? Табак сырой, что ли?
И разламывает папиросу. А в ней - скрученная в трубочку ас­сигнация! Разламывает другую «пушку» - та же картина. Хозяин глаза вытаращил. И едва поку­патель ушел, мгновенно закрыл лавку и стал лихорадочно ломать все подряд папиросы...
 
ОТ АВТОРА
Актер Александр Пороховщиков вспомнил, как во время съе­мок «Ворошиловского стрелка» в Калуге вечером Ульянов сидел на лавочке, закрыв лицо рукой, и плакал. «Я видел плачущим самого Ульянова! Отчаянно пла­кал, как ребенок, он вообще дитя был, открытый, нежный, ранимый... Я подошел, присел с краю на лавочке. Думал: боль какая. «Что с вами, Михал Алексаныч?» - «Спасибо Славе Гово­рухину, он этой ролью мне глоток воздуха еще дал. Стою, Са­шенька, как перед пропастью, шаг - и полетел куда-то...»
А потом, в ночь на Междуна­родный день театра он уйдет. Тихо и мужественно. На рассвете его отпоют в церкви. Отменят трансляцию рекламы в метро, будут читать стихи, посвящен­ные ему, говорить о нем. Через Арбат протянется очередь при­шедших проститься. И будет стоять на сцене гроб с телом, и люди будут возлагать, возлагать, возлагать цветы. И когда выне­сут гроб из театра, тысячи людей зааплодируют и будут сопро­вождать гроб с аплодисментами, с овациями, со слезами на глазах через весь Арбат. И перекроют Садовое кольцо. И отвезут на Новодевичье кладбище. И пре­дадут земле. С высшими воинс­кими почестями. Как маршала. Как солдата.
Публикацию подготовил Анатолий ВОРОБЬЕВ
 
Дата публикации материала: 2008-02-18


Лидеры продаж

Все лидеры


 ©"Вече". 2008г. Все права защищены. Разработка: 2people.ru г.Москва, ул. Алтуфьевское шоссе, д.48 корп.1; Тел. +7(499)940-48-70, +7(499)940-48-71; e-mail: veche@veche.ru