К зарождению этого эпоса, нового, по сути, в современной русской литературе, бесспорно, причастен, в первую очередь, талантливый писатель Михаил Фёдоров, отметивший в декабре 2023 года свое 70-летие. Он полон творческих сил, замыслов и свершений, а за спиной у него несколько десятков художественно-биографических книг, каждая из которых как жемчужина, сверкающая чистым литературным светом. Читатель знает о них, помнит и любит, это я могу утверждать хотя бы по себе и моих друзьях-писателях. Книги Фёдорова пользуются популярностью. Старец Амвросий говорил, что писатель не тот, кто пишет, а тот, кого читают. Пишут сейчас много кто, а вот читают ли? А моего ровесника и друга Михаила читает не только старшее поколение, но и молодёжь. И это главное.

Что же касается многострадальных жителей Новороссии, то им протянули руку помощи бойцы и политики, медсестры и волонтеры из документальных книг Федорова, и он сам, озаглавивший свое предисловие «Нельзя молчать об этом…». И я считаю: нельзя молчать. Как не писать, когда на пороге война? Война экзистенциальная, Армагеддон. Здесь выворачивающая душу правда-матка. Меня поразили все очерки Федорова, кстати, лауреата премии Валентина Пикуля.

Вот первый очерк об Александре Захарченко. Он повез друга Михаила доктора исторических наук Аркадия Минакова на место боев в донецком аэропорту. Было это в 2016 году.

Цитирую:

«Захарченко курил и говорил:

— А «девятка» – это девятиэтажный дом, это штаб, в котором как раз и сидел Гиви с Мотором (Моторолой). Но и этот штаб — необычный штаб. Одно из мест обороны и впоследствии оттуда штурм аэродрома. И по этому месту видно… Даже штабы, получается, боевые…

— Вы оставите это место таким, как оно есть? — спросил Минаков.

— Вы знаете… Как Вам сказать, законсервировать это место я предлагал, мемориальный… Аэропорт, понятно, мы будем восстанавливать. Только не знаю, когда это произойдет. Физически. Самое главное, материально. Если Россия поможет, мы сделаем. А жильцы из этого здания уже получили другие квартиры все. И на этой встрече я с ними разговаривал: «Вы поймите, мы не будем восстанавливать ваш дом по одной простой причине. Мы сделаем из него памятник. Памятник, куда будут приезжать школьники. Куда будут приходить молодожёны и возлагать цветы к Вечному огню. И вот он будет символом сопротивления, которое своим внукам открывали отцы и деды…»

— Это как в Сталинграде, сохранить дом Павлова.

Захарченко:

— Вот это место «Дорога жизни». Потому что подразделения находились около аэропорта, — показал вперёд. — И они только по одной этой дорожке получали еду, боеприпасы и подкрепление в случае вывоза раненых. Каждая поездка по этой дороге заканчивалась либо обстрелом, либо смертью… Сюда не каждый решался проехать. Но экипаж одного бэтээра прорывался. Чудом остался живой.

Захарченко показал видневшиеся справа корпуса.

— Уже аэропорт…

— Живого места не осталось, — Минаков смотрел на обрубленные, обгорелые стволы деревьев по обочинам.

Захарченко:

— Я сказал, что по накалу боёв — это Сталинградская битва. Вот эти все деревья — все посечены. Они все побиты, все расстреляны.

Приближались к зданиям.

— Раньше была красивая липовая аллея. Каштаны, липы росли. Ни одного целого дерева нет.

…Захарченко и Минаков вышли из машины. По сторонам, наблюдая за всем вокруг, расположилась охрана в бронежилетах.

— Дети должны знать, что отцы для них сделали. Они освободили. Дети должны стремиться к тому, чтобы хотя бы повторить, сделать нужное, но быть не хуже… И я хочу, чтобы Вы помогли донести до нашей молодежи… И я думаю, все это важно для российской молодежи. Рассказывать, как мы боролись…

Минаков:

— Для всего мира важно…

— Видите, какое здесь состояние… — Захарченко физически ощущал дни боёв.

Аркадий Минаков:

— Есть такое выражение — дух места. Он здесь присутствует.

Захарченко… показал на здание вдали:

— Вон видите здание… Мы находимся, грубо говоря, в полутора километрах от аэропорта. Самое страшное здесь – находиться ночью. Ощущение, что не только ты здесь присутствуешь, настолько сильное, — повёл руками… — Есть какое-то движение: это место живёт своей жизнью… Какие-то души ходят наших ребят…

Минаков:

— Да, здесь души… Абсолютно правильно сказано. Здесь что-то чувствуется, — Аркадий Юрьевич тоже разводил руками. — Здесь нужен памятник, всероссийский причем!»

И ещё отрывок разговора с Минаковым.

«— Вот на видео Вы стоите и говорите: «Это новый русский эпос!» Что Вы в это вкладывали?

— Там явно святое место, — отвечает Минаков. — Там ведь кровь. Там, знаешь ли, там особый дух места. Вот мы стоим около «девятки», девятиэтажного здания. Там был штаб и Моторола, и Гиви, и Захарченко. По этому зданию из «Градов» били. Думали, он сложится, а он выстоял. Там было страшное сопротивление. Там были жуткие бои. Вот он говорит, — показывал нам вокруг «девятки». — Там до сих пор несколько сот киборгов лежит… И эпос. Будет литература, будут памятники… Вот что остается после великих войн? Литература, поэзия, песни, памятники… У этого места всё есть, только нужно время, когда всё это появится…»

Минаков говорил о появлении Нового русского эпоса. Вот появлением Нового русского эпоса можно считать и книги Михаила Фёдорова, о которых я писал «Герои СВО. Символы российского мужества», «Герои СВО. Воронежцы» и теперь «Воины Новороссии…»

В этом новом русском эпосе читаем про Ольгу Качуру, защитницу в мирное время «сирых и убогих», когда служила в милиции, и — в военное, когда стала командовать дивизионом ракетных установок. Ее судьба чем-то схожа с Жанной Д’Арк, которая стала во главе парижан, а Ольга — во главе ополченцев Донбасса. У Жанны Д’Арк и у Ольги Качуры помыслы и действия народные. Читая про Ольгу Качуру невольно ощущаешь присутствие многих тысяч женщин Донбасса, которые, как и жена Александра Захарченко пошли за своими мужьями защищать свою Родину от нацистов.

А вот очерк о комбате Донецкой народной армии Андрее Панькине, который после ужасов в Мариуполе: расстрела из броневика мариупольской милиции, мирных людей озверевшими бандеровцами в 2014 году подался в Донецк и уже с ополченцами сражался на Саур-Могиле, оборонял Донецк и погиб. И его жена, когда-то волонтер из Воронежа Валя Галатова, вступает в батальон мужа медсестрой и служит Оберегом батальону, памятью мужа сохраняя батальон, и сама погибает, поехав на спасение матери Андрея в Мариуполь.

Не даёт покоя рассказ Вали своей маме Ирине Александровне:

«— Первый раз 11 или 12 марта звонок от неё. Я хватаю трубку, она увидела, расплакалась, вся в камуфляже. Она говорит: «Мам, так страшно. То, что бабушка рассказывала, и то, что в реальности, близко нету. Мы на передовой…» (бабушка Вали была медсестрой в Великую Отечественную войну). А что произошло? Она была в Донецке в это время. Комбат, которого после Паши поставили, Лёша, попал под обстрел в машине, еле вытащили. Ноги у него перебило, и она его доставляла в Донецк с передовой. Там больше ста километров, если бы она не выбивала машины, он бы без ног остался, инвалидом. В некоторых источниках пишут, что ступни оторвало, это неправда. Ему перебило ноги. Причем ему сделали операции и говорили, что всё должно быть нормально. И вот она его доставляла, приехала в Донецк и из госпиталя, зарядку там нашла, подзарядила, и позвонила нам. И вот она на порыве эмоций, всхлипов, рассказывала, что происходило. И то, что в Солнцево в окружение попали. Их обстреливали со всех сторон. Украинская армия очень хорошо подготовлена, и воевать они умеют. Сутки были там. Отстреливались».

Я передаю сейчас нерв этого очерка.

Дальше: «Обстрел шел постоянный, не прекращаясь. Они, говорит, высунуться из домика не могли. Раненых подносили одного за другим. И тяжелораненых… Рассказывала, как доводилось обрабатывать раны местным, попавшим под обстрел. В одном населенном пункте местные прятались в школе, и её обстреляли укропы, и ранило двух девочек. У одной осколок попал в глаз, у другой – осколки в спину и в ягодицу. Так она обрабатывала раны у одной, а о девочке с осколком в глазу говорила: «Надо на операцию в Донецк». Там уже загноение. И с машиной даже договорилась, но мать не поехала, сказала: я останусь здесь. А у неё четверо детей. Мол, как она там, в Донецке. Валя убеждала: ей сейчас одиннадцать лет, так девочка на один глаз ослепнет. Уже гной пошёл. Но всё равно не поехала. Валя долго переживала…

Они спали в берцах, потому что в любой момент поднимали по тревоге. И вот она говорит: «Мам, это так страшно. Ему всё, вкололи, я его перебинтовала. У него там раны. А он на руках у меня, в глаза мне смотрит и умирает», — Ирина плакала. Помолчав, еще неокрепшим голосом: — Такие моменты тяжелые пережила там. «Да, мама, на самой передовой». Ну да, там условия тяжелейшие. «Мы, — говорит, — семнадцать дней не мылись вообще. Мы все воняем. Никаких там салфеток. Поварихи, — говорит, — сбежали после первого обстрела. Мы сами готовим». Вот она готовила. «Сколько кучковались там, не на весь батальон». Вот она готовила. Конечно, где-то там и свои продукты из пайка. «Но невозможно было жрать, качество было низкое. Питание. У местных, у кого картошки, у кого лука, какие-то заготовочки. Мы всякое разнообразить пытались. Конечно, и с местными, чем могли, делились». Довольствие, которое там получали, тут же докупали и везли потом на передовую. Ну, всё. Ну, вся.

Показывала на экране телефона себя. «Я вся в крови. Мне ни постирать, ни помыться негде. Я вот как была в крови, так и хожу. Всё в крови. Даже бронежилет, — говорит, — все пропитано», — Ирина шмыгала носом. — Она маленькая, худенькая, у нее рост 156 сантиметров. Вес 50 килограммов, может, меньше. А вот представьте, бронежилет 16 килограммов на ней. Каска 3 килограмма. Сумка с медикаментами 5 килограмм. Ещё автомат и подсумок. Вот это она всё на себе таскала. Рассказывала, что, завидев её издалека, сначала принимали за ребенка: «Но почему в каске и бронежилете?» Шли в атаку, и она где-то рядом. Все обстрелы… Господи, если Донецк обстреливают, то…»

Они пожертвовали собой. Жертвенность — всегда была чертой великой русской литературы. Не западной, именно нашей, русской, классической. На Западе понятие жертвенности и совести отсутствует. Как и милосердие. А теперь там и вовсе одна только содомия и сатанизм. У нас же — герои Нового русского эпоса в этой книге и предыдущих книгах Фёдорова: Александр Захарченко, Ольга Качура, Валентина Галатова, Андрей Панькин…

Но продолжаю. Читаем о танкисте лейтенанте Данильченко. Он в боях самоотверженно бил технику врага, а получив ранение, вернулся к однополчанам и продолжал сражаться. В тяжелейших условиях, на своем танке остановил врага: уничтожил пять вражеских танков, спас бойцов от окружения.

А вот однополчанин Данильченко танкист сержант Жорник. Их танковый батальон печенгской мотострелковой бригады бросают на самые ответственные участки фронта. Читая об этих и других печенгских танкистах, о лейтенанте Кузнецове и сержанте Хмелеве (в книге «Герои СВО. Символы российского мужества»), невольно задумываешься, а почему у автора такое повышенное внимание к этим бойцам с Кольского полуострова? Не знаю, но могу предположить, что это от того, что отец Михаила политрук Иван Заднеулицын (потом будучи заместителем командира соединения, поменял фамилию на Фёдоров) в Великую Отечественную войну воевал на Волховском и Карельском фронтах. Бывал в той же Печенге, которую освобождали от фашистов. И его сын теперь словно движется по местам боев своего отца: так прослеживается невидимая преемственная связь отца и сына. Мне также свойственна эта мистическая связь моего отца-фронтовика, бившего фашистов.

В книге читаем о старшем лейтенанте Максиме Иванникове — этом мальчике, с детства посвятившим себя армии, поступившим в Михайловский кадетский корпус, окончившем Московское общевойсковое училище, служившем в Клинцах и со своим полком, выполнявшим воинский долг на Украине… Морпехах майоре Вострикове и старшем лейтенанте Веселкове, которые прорывались в Мариуполь. Спасали мирных людей. Оказывается, не только в Сталинграде, но и в Мариуполе есть Дом Павлова, где оборонявших его морпехов нацисты расстреливали из танков и от пяти этажей осталось только два. Этих бойцов выручали свои же морпехи…

О младшем сержанте Стародубцеве — учителе истории, можно сказать, прямо из учительской уехавшим на фронт… Он писал стихи, может, стал бы Сергеем Есениным… Сержанте Авраменко, исполине, исходившим с паломниками пол России и сражавшемся в Гостомеле… Вертолетчике майоре Боровикове, наводившем ужас на врага. На счету его одних только уничтоженных танков двадцать три…

Фёдорова интересует каждая деталь жизни его героев, тем самым вырисовывается образ наших сыновей и дочерей, поехавших спасать насилуемый Укровермахтом Русский мир. Мы читаем про родных этих бойцов… Про их матерей, отцов… Про вдов…

В Москве на Новинском бульваре вот уже более двух веков стоит вдовий дом, откуда и появились сёстры милосердия… И мне часто думается, когда же у нас в России откроют вдовьи дома для жен наших сложивших голову воинов? Книги Фёдорова насыщены судьбами вдов, их духом. Он рассказывает, как зародились чувства у молодых, как жили, детей растили, и как один покинул другого. Он призывают по-братски относиться к потерявшим самых дорогих людям.

Когда-то Захар Прилепин, прочитав книгу Фёдорова «Герои Сирии. Символы российского мужества» в одной из своих передач «Уроки Русского» благодарил автора за его внимание этим героическим девушкам, женщинам, взвалившим на себя службу мужей.

Вот он Новый русский эпос. Низкий поклон автору за его труд, за дело его жизни, за правду.

Михаил помнит не только тех, кто сложил голову за наш Русский мир, а и тех, кто сейчас продолжает служить и вписывать очередные страницы в Новый русских эпос.

Это майор Сергей. Отважный летчик воевал в Сирии, теперь на своем бомбардировщике наносит удары по врагу. Да, он обойдён наградами, но он никогда, как говорят, «обратку не давал»…

Или старший лейтенант Каштанов и майор Коптилов, которых сбили под Изюмом, но они, раненные нашли в себе силы, чтобы пройти тридцать километров по тылам врага и выйти к своим…

Старший лейтенант Черешнев, кадет, десантник, которому пришлось хлебнуть в мирной военной жизни, но, когда он увидел, что творится на Донбассе, поехал на фронт. И получив тяжёлое ранение, после года госпиталей, рвётся к своим бойцам.

Это младший сержант Никитин, тоже кадет, из ПТУРа бивший бронетехнику врага. Его мать теперь частый гость на передовой с гуманитарным грузом…

Это подполковник Криштоп, которого сбили над Харьковом. Он больше года испытывал на себе все лишения плена, и вернулся в строй в родном полку…

Это вагнеровец Николай… Он проштрафился перед людьми, получил срок наказания, но, когда ему оставалось отбыть несколько месяцев, вступил в «Вагнер» и участвовал в боях штурмовиком. Раненный, после лечения, собирается к своим однополчанам на передовую…

Знакомишься с их биографиями и видишь, как необъятна наша страна, почему она и непобедима.

Перечислю ещё раз героев Нового русского эпоса:

Александр Захарченко и Ольга Качура родом из Донецка.

Валентина Галатова из Железногорска в Красноярском крае.

Андрей Панькин из Мариуполя.

Николай Данильченко и Станислав Жорник из Омской области.

Максим Иванников и Дмитрий Востриков из Воронежской…

Владислав Веселков из Хабаровского края…

Евгений Стародубцев и Георгий Авраменко тоже из Воронежской…

Алексей Боровиков с Ямала…

Вагнеровец Николай из Воронежской…

Вот так рождается Новый русский эпос воронежца, русского писателя Михаила Фёдорова. Трудами и подвигами сыновей и дочерей огромной России, всего Русского мира.

Александр ТРАПЕЗНИКОВ