Книга известного поэта и публициста Александра Боброва посвящена и 80-летию подвига города на Неве, и 80-летию подвига его старшего брата – Героя Советского Союза Николая Боброва, который пал на Лемболовской твердыне, и другим лётчикам, защищавшим ленинградское небо.

Судьбы лучших представителей великого поколения осеняют неизвестные страницы семейной и державной славы. Книга написана публицистом и лириком, а потому многие её страницы пронизаны искренним чувством и пронзительными признаниями. Именно на это и обратил прежде всего внимание первокурсник кафедры журналистики МосГУ Даниил Голдаев, который побеседовал с автором книги и своим профессором.

Даниил Голдаев: Александр Александрович, я восхищён тем, что Вы так душевно написали целую книгу, которая воспитывает патриотизм, а самое главное подтверждает то, что русский солдат, это – настоящий герой! Больше всего меня поразило, что в таких условиях, на войне, Вашего брата поддерживала любовь и он писал письма любимой. У меня появилось множество вопросов. Какие мысли Вас посещали, когда Вы знали, что Ваш брат на войне?

Александр Бобров: Даниил, сознательно оставляю этот не совсем правильно сформулированный первый вопрос, потому что ты представляешь поколение восемнадцатилетних. Для вас Великая Отечественная война почти так же далека, как Отечественная война 1812 года. Что уж говорить о школьниках! Когда я прихожу в московскую школу 1429 Бауманского района имени Героя Советского Союза Николая Боброва (целая эпопея была по присвоению имени старшего сержанта – с вмешательством спикера Совета Федерации Сергея Миронова и мэра Юрия Лужкова!) или в школу посёлка Лесного на Карельском перешейке имени Николая Боброва, звучат похожие вопросы. Однажды в музее рыжий пятиклассник Тимофей воскликнул: «А как же Вы дожили до нас?».

Грамота Героя Советского Союза Боброва Николая Александровича. Здесь и далее фото из личного архива Александра Боброва

Все временные слои и события у входящих в жизнь – перемешались. Прежде, когда начинал писать о брате молодым поэтом и публицистом, выступал или снимал на телевидении первые очерки в том числе, и под Ленинградом, в Лемболово, где стоит памятник героическому экипажу, таких вопросов не возникало – ну, ещё эхо минувшей войны звучало и вот – младший брат Героя. Но теперь уж я сам встречаю своё 80-летие, и надо каждый рассказ начинать с того, что я родился через два года после гибели брата у немолодых уже родителей. Именно потому – и родился. Тётя Лиза грубовато говорила: «Прости, но я твою мать отговаривала – с ума сошла в 49 лет». А Коля родился в 1921 году в Пензе, когда маме было 17 лет.

Так что я вырос на семейных преданиях, воспоминаниях, скупых очерках о подвиге, например, в советском сборнике «Твои герои, Ленинград». Потому-то я решил заняться дальнейшими исследованиями, художественными осмыслениями подвига, воссозданием образа брата. Можно сказать, что он сделал из меня литератора! Кстати, как показывают письма, он бы мог стать настоящим писателем великого фронтового поколения, если бы не погиб на 21-м году жизни.

Кстати, брат мне невольно помогал заочно и на писательском пути. Я очень уважал и свято хранил память о великом поколении Победителей. Сегодня это важно как никогда – сберечь и расширить эту память по мере сил: ведь мы – последние, кто не просто застал это седое и святое поколение Победителей, а принял у них эстафету, работая, учась и сочиняя рядом, кто попробовал подхватить боевое знамя, которое овеяно пламенем новых сражений и пробито осколками социально-политических взрывов. Ну и семейные архивы завещаны нам. Но, в свою очередь и поэты фронтового поколения – Егор Исаев, Николай Старшинов, Михаил Луконин, Юлия Друнина тепло относились ко мне, помогали, когда надо, не только как молодому дарованию, но, может быть, и как младшему брату Героя. Первые книги в «Молодой гвардии» и «Советском писателе» издали фронтовики Старшинов и Исаев. Надеюсь, по заслугам.

Ну, и закругляя ответ: да, я чувствовал на житейских дорогах, в идейных и словесных баталиях: мой брат СЕЙЧАС на войне и смотрит с борта своего СБ-2 – как я – не подведу, не дрогну? Я старался.

Д.Г. Что бы Вы сказали своему брату или о чём бы Вы его спросили, если бы смогли сейчас увидеть?

А.Б. Для этого, Даниил, я должен пересказать почти всю книгу, если не касаться глав о муках блокады, о роли северного врага-доброго соседа-и снова недальновидного врага Финляндии или грома Десяти сталинских ударах. В ней ведь много и публицистических, и документальных глав, но все страницы, которые посвящены нашей семье, начиная с боевого пути моего отца – поручика Кобринского полка, который был ранен во время Брусиловского прорыва за Тернополем и в Карпатах, и до мамы, которая находилась в местах не столь отдалённых, и только сталинский сокол мог писать ей с фронта, присылать книги и деньги, или строки, рассказывающие о моём сыне и внуках, которым я старался открыть Россию и передать чувство любви к родине – это ведь всё вопросы и обращения к старшему брату: он – нравственный камертон в роду Бобровых.

Вот почти смешной, самый последний эпизод. Я был поражён тому, что творилось в соцсетях вокруг проводницы и погибшего кота Твикса. Эти тысячные отряды волонтёров, страдальцев, плакальщиков и комментаторов уже начали раздражать в стране, где до 14 000 детей пропадают в год бесследно, но я вспомнил договор, который заключили в 1938 году влюбленные десятиклассники Николай Бобров и Ирина Старичкова. Там всего шесть пунктов, начиная от важнейшего: «Не клеветать на себя» и кончая, казалось бы, не самым важным: «Не мучить щенков». Я подумал, что и к котам последнее тоже относится, и как-то примирился с вакханалией…

Д. Г. Вы упомянули об однокласснице и первой любви. Как Вы считаете, ведь именно любовь помогала солдату Николаю Боброву «держаться на ногах»?

А.Б. Ну, бомбардировщик и пулемёт Шпагина (мне поисковики отряда «Безымянный» подарили рукоятку пулемёта стрелка-радиста Боброва) – тоже помогали «держаться на ногах», но если очень серьёзно, то это особая новела, как сейчас говорят – письма брата юной любимой.

Неожиданно, ещё в году 70-летия Победы, я получил святой и рвущий сердце подарок. На 94-м году жизни школьная и единственная любовь моего старшего брата – Ирина Владимировна Старичкова решила отдать мне 88 личных, чистых (интимных язык не поворачивается сказать!) писем юного курсанта, стрелка-радиста, лётчика – Героя Советского Союза Николая Боброва. Тоже ведь символическое совпадение в самой цифре – 88: мы, радисты, знаем, что на языке эфира это сочетание в конце радиограммы значит: «Целую!».

Ирина Старичкова – школьная и единственная любовь Николая Боброва

Мы с Ириной Владимировной, пока она ходила, встречались в школе имени брата. И она мне неожиданно вдруг передала в руки перевязанную пачку писем со словами: «Хотела завещать, чтоб письма в гроб со мной положили (от меня только квартира родственникам нужна), но решила Вам отдать. Может, пригодятся…». Ещё как пригодились – и лично, для постижения души брата, и публично – для очерков и книг, с горячими читательскими откликами! Вот ведь и тебя задело…

Д.Г. Удалось ли Вам узнать что-то новое о своём брате, благодаря письмам его возлюбленной?

А.Б. Уточню: пишущему и адресату – всего по 20 лет! В письмах – не только этапы биографии, взросления, но порывы, мысли того чистого, замечательного поколения. В конце 40-го брат закончил школу стрелков-радистов на окраине Старой Руссы, до здания которой (теперь там бирюзовый ДК) я ходил хмурой весной мимо памятника Фёдору Достоевскому. Коля был определён в экипаж и узнал, что служить придётся ещё четыре года (командование понимало, что никакой демобилизации в ближайшее время – не будет). Итак, он готовился к долгой и трудной службе, экипаж с блеском пролетел на Первомайском параде 1941-го года над Красной площадью (есть потрясающее письмо – описание полёта и обуревающих чувств), но домой не отпустили. Потом – война. Письмо от 22 июня 1941 года – сканированный карандашный оригинал – иногда показываю вам, студентам – будущим журналистам, чтобы показать, как учили в советской школе грамоте. Пишет второпях, а расстроенных чувствах (не будет отпуска!), ошеломлённый страшной вестью – и НИ ЕДИНОЙ ошибки!

Потом был переезд-перелёт из обреченной Старой Руссы сначала в Тихвин, а потом на окраину осаждённого Ленинграда, в аэропорт Сосновка (теперь там парк с захоронениями и памятником – в черте мегаполиса), боевые вылеты и подвиги. Но скажу тебе: краткие письма Ирине и насильно разлученным родителям даже самой трудной боевой поры – дышат тем же теплом, спокойствием и любовью. В них всё явственнее проявляется образ России, защищаемой Родины, которую он всегда пишет с большой буквы.

Д.Г. Как Вы считаете, слова, написанные на бумаге рукой Николая Боброва, до сих пор хранят в себе эмоции и состояние души того времени?

А.Б. Вот, хороший вопрос эпохи интернета. Я же сказал, что недаром сканирую многие письма, чтобы показать, каким чётким, уверенным почерком, под стать стилю, пишет совсем молодой лётчик. А своей сестрёнке Лиде и брату Толичке (недавно я его проводил на небеса – к старшему брату) пишет особенно тщательно, обращается с назиданием хорошо учиться, заниматься чем-то полезным и любить природу. Это была его страсть с детства. Он летел с парада над озером Сенежем и пишет бате, что сразу вспомнились рыбалки в Подмосковье. Больше не пришлось…

Д.Г. Раньше была такая примета: занимать копеечки, например, у соседей, чтобы вернуться с войны и отдать долг, занимал ли Николай Бобров у кого-нибудь копеечки?

А.Б. Этого не было. Но Ирина Владимировна, когда к очередному празднику Победы я беседовал с ней, готовя очерк «Любимая брата» для «Советской России», передала мне аккуратно завёрнутую прядь Колиных русых волос (срезала) и мамину деревянную папиросницу, которую он подарил ей перед отправкой в армию.

– Зачем, Коля? Ведь это мамина.

– Она знает. Вернусь – тогда вернёшь.

Ведь жили трудно, скудновато, и подарить порой нечего было особенно. Но щедрость и богатство – в другом заключали!

Д.Г. Я читаю Вашу книгу, другие очерки и порой мне кажется, что Замоскворечье ближе Вашему сердцу, чем Москва?

А.Б. Странная постановка вопроса, на чей-то взгляд. Но… справедливая. Понимаешь, Замоскворечье, где взрастали и творили мои кумиры – драматург Александр Островский, поэт, критик и первый автор-исполнитель Аполлон Григорьев, стало для мня лучшей и заветной частью большой Москвы.

Роль малой родины в биографии и судьбе каждого человека – огромна. Но почему-то под этим понятием часто выступает деревня, малый городок, заповедное место на большой карте. В моём паспорте как место рождения обозначена станция Кучино Московской области. Но это ничего не значит: просто там в конце войны работал в санатории-госпитале отец. Теперь Кучино – окраина города Железнодорожного, прежней Обираловки, где бросил под поезд Лев Толстой свою любимую героиню Анну Каренину. Помню, мне позвонила из музея Железнодорожного его заведующая Наталья Ситникова и попросила прислать автобиографию, добавив туда текстуально поподробней «кучинский период». Я посмеялся, хотя знаю, что был крещён в Николо-Архангельском храме рядом. Сюда-то в 1944 году принесли меня крестить батя мой – бывший поручик Кобринского полка и дядя Витя, который тоже воевал в Первую мировую, а потом и Вторую мировую встретил в строю. Выпили с батюшкой и в купель уронили. «Я ведь подхватил и спас тебя, поэт!» – шутил дядя Витя.

Но вскормило, взлелеяло меня – Замоскворечье, как писал Григорьев. Я ведь и книгу выпустил «Родина облаков. Замоскворецкие были и встречи». Сын название подарил: мы шли с ним в синий морозный день по Москворецкому мосту, и вдруг Дима остановился и, показав рукой на десять дымящих труб МОГЭСа, закричал: «Папа, вот где рождаются облака!». И правда – в ясное небо густо вываливались клубы отработанного пара и долго не таяли в морозном воздухе. Родина облаков… Здесь пролетела полуподвальная и беспечная школьная пора, когда меня из мужской школы №12 в Старомонетном переулке, где учились сынки обитателей Дома на набережной, перевели в соседнюю, за сараями, школу №586, где начали мы учиться вместе с девчонками. Грандиозное событие в мальчишеской жизни! В пятом классе я безответно влюбился в спортсменку с тугими золотистыми косами Нину Богомолову и начал писать стихи. Здесь я учился в техникуме га Шипке, чтобы получать хорошую стипендию, помогать родителям, отсюда ходил в Литературный институт, куда до армии поступил, был самым молодым студентом.

Всё – Замоскворечье. Недавно написал и гневный очерк, и стихи, как его убивают, впирают в историческую застройку дорогие дома для нуворишей. Такого нет ни в Вене, ни в любимом Будапеште, ни в Париже (многие бы хотели Латинский квартал элитным жильём застроить!), но подобные уголки – неприкосновенны. У нас – деньги решают всё.

Пока Москва для меня – это прежде всего Замоскворечье.

Д. Г. А Санкт-Петербург, под которым стоит памятник брату?

А.Б. Могу говорить, скорее, про Ленинград. Ведь мой брат погиб за город-герой Ленинград. На днях министр обороны Германии Борис Писториус заявил, что война с Россией – неизбежна, пусть через 5-8 лет. Так у меня сразу вопрос: мы будем опять в ПЕТРОГРАД город переименовывать, как в Первую мировую войну с Германией?

Конечно, я очень люблю этот город и считаю его таким же родным, как Москва. О нём мной, членом редколлегии журнала «Невский альманах», написано бесчисленное количество стихов, песен, очерков, две книги, связанные с войной на Карельском перешейке и брате, которые выпустило издательство «Родные просторы». Оно и эту книгу хотело достойно выпустить к 80-летию снятия блокады и подвига героического экипажа. Тогда все начали трубить про президентские и прочие гранты – и издательству пообещали финансовую поддержку Комитета по печати и книгоизданию Ленинградкой области. По просьбе главного редактора Владимира Скворцова лично примчался в Питер на заседание комиссии. В солидном зале на улице Растрелли председатель комитета сразу поверг в шок собравшихся, когда заявил в начале заседания, что вместо 3 млн рублей на издательскую программу выделили только 1,8 млн рублей (зарплата министра Антона Силуанова в месяц или заработок телеведущего Артёма Шейнина за полмесяца – на всю книгоиздательскую программу – фикция!), и посему из 9 прошедших первый тур проектов надо выбрать 5… Вопрос по книге был только один – от начальника отдела медиапроектов и книгоиздания Марии Нетупской: «Может ли автор подумать о смене названия «Сталинские соколы – на взлёт!»? Я ответил, что как опытный литератор всегда рассматриваю редакторские и цензурные соображения, но в данном случае не вижу смысла: ведь так сами себя называли мои герои. Это устойчивое сочетание военных лет. И художник передал его смысл в обложке плакатного стиля.

Книгу – в программу не поставили. Полный надежд Скворцов – потерял дар речи. Только в лифте спросил у рядового члена комиссии: «Как же так? Почему!». И сотрудник комитета как-то неуверенно обронил: «Да вот – название. Ещё и в самом тексте дело: автор слишком много цитирует… Владимира Путина, а ведь эти высказывания можно по-разному толковать». Скворцов вообще опешил, а я уловил суть ответа: да, я цитирую президента, который призывает к одному – высокому и нужнейшему стране, а чиновники творят другое – порой прямо противоположное. Это – главное раздвоение современности, которое бюрократия не желает признавать даже в условиях военной операции. Потому и взялось мне помочь к юбилею издательство «Вече».

Мама у памятника сыну – Герою Советского Союза Николаю Боброву

Д.Г. Последний вопрос: каково это – быть братом Героя Советского Союза?

А.Б. Конечно, ты ждёшь пафосного ответа: почётно, ответственно, вдохновляюще. Если оставить в стороне какие-то гражданские пристрастия и наклонности – например, я не приемлю, когда охаивают советское прошлое и глумятся над тем, за что пал мой старший брат, я отвечу по-житейски просто: это одновременно и помогает и… мешает в жизни. Она ведь всё время ставит нас пред выбором, перед искушением словчить, соврать или смолчать, поступиться совестью. И у всех есть оправдание: такова реальность, так и все поступают. А у меня – выбор сужен, я часто знаю твёрдо: пускай – все, а мой старший брат – так бы не поступил.

Однажды хорошо знакомый тебе декан факультета Алекандр Бородай сказал эмоционально в какой-то дискуссии: «Не ищете в словах Боброва второй смысл или подвох: он даже во вред себе – всегда говорит честно, как думает и в чём убеждён».

Не знаю, лестная ли это характеристика, но так велит мой старший брат.

* * *

Книга будет представлена на юбилейном вечере Александра БОБРОВА17 февраля 2024 года в 16 часов и 21 марта, во Всемирный день поэзии, на вечере «О Подвиге – в стихах и песнях» в 18 часов (Центральный дом литераторов, Б. Никитская, 53 – вход свободный).

Источник: suzhdenia.ruspole.info/node/16569